Неточные совпадения
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь
с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на
кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился
с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его
ногою.
Петрушка остановился
с минуту перед низенькою своею
кроватью, придумывая, как бы лечь приличнее, и лег совершенно поперек, так что
ноги его упирались в пол.
На висках, на выпуклом лбу Макарова блестел пот, нос заострился, точно у мертвого, он закусил губы и крепко закрыл глаза. В
ногах кровати стояли Феня
с медным тазом в руках и Куликова
с бинтами,
с марлей.
Снимая пальто, Самгин отметил, что
кровать стоит так же в углу, у двери, как стояла там, на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За
кроватью, в
ногах ее, карточный стол
с кривыми ножками, на нем — лампа, груда книг, а над ним — репродукция
с Христа Габриеля Макса.
— Черт бы взял, — пробормотал Самгин, вскакивая
с постели, толкнув жену в плечо. — Проснись, обыск! Третий раз, — ворчал он, нащупывая
ногами туфли, одна из них упрямо пряталась под
кровать, а другая сплющилась, не пуская в себя пальцы
ноги.
Вспоминая вчерашний вечер, проведенный у Корчагиных, богатых и знаменитых людей, на дочери которых предполагалось всеми, что он должен жениться, он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал и, спустив
с кровати гладкие белые
ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая, пошел в соседнюю
с спальней уборную, всю пропитанную искусственным запахом элексиров, одеколона, фиксатуаров, духов.
Привалов пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на
кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно,
с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла
ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
В спальне — огромная, тоже красного дерева
кровать и над ней ковер
с охотничьим рогом, арапниками, кинжалами и портретами борзых собак. Напротив — турецкий диван; над ним масляный портрет какой-то очень красивой амазонки и опять фотографии и гравюры. Рядом
с портретом Александра II в серой визитке,
с собакой у
ног — фотография Герцена и Огарева, а по другую сторону — принцесса Дагмара
с собачкой на руках и Гарибальди в круглой шапочке.
Он вдруг спустил
ноги с кровати, шатаясь пошел к окну, бабушка подхватила его под руки...
Однажды я заснул под вечер, а проснувшись, почувствовал, что и
ноги проснулись, спустил их
с кровати, — они снова отнялись, но уже явилась уверенность, что
ноги целы и я буду ходить. Это было так ярко хорошо, что я закричал от радости, придавил всем телом
ноги к полу, свалился, но тотчас же пополз к двери, по лестнице, живо представляя, как все внизу удивятся, увидав меня.
— Ох, смерть моя!.. — стонал Самойло Евтихыч, лежа на своей
кровати; сапог разрезали, чтобы снять
с ноги.
Оба окна в комнате у Ольги Сергеевны были занавешены зелеными шерстяными занавесками, и только в одном уголок занавески был приподнят и приколот булавкой. В комнате был полусвет. Ольга Сергеевна
с несколько расстроенным лицом лежала в
кровати. Возле ее подушек стоял кругленький столик
с баночками, пузыречками и чашкою недопитого чаю. В
ногах, держась обеими руками за
кровать, стояла Лиза. Глаза у нее были заплаканы и ноздерки раздувались.
Она встала
с кровати, подошла к дивану, села в
ногах у Лихонина и осторожно погладила его
ногу поверх одеяла.
Как пьяный, тяжело дыша,
с открытым ртом, шатаясь на трясущихся
ногах, он подошел к
кровати.
Тот пошел. Еспер Иваныч сидел в креслах около своей
кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик,
с небритой бородой,
с протянутой
ногой и
с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
Аннинька пользовалась этим моментом душевного расслабления своей подруги, забиралась к ней
с ногами на
кровать и принималась без конца рассказывать о своей любви, как те глупые птички, которые щебечут в саду на заре от избытка преисполняющей их жизни.
Я — один. Или вернее: наедине
с этим, другим «я». Я — в кресле, и, положив
нога на
ногу, из какого-то «там»
с любопытством гляжу, как я — я же — корчусь на
кровати.
Проститься
с ней? Я двинул свои — чужие —
ноги, задел стул — он упал ничком, мертвый, как там — у нее в комнате. Губы у нее были холодные — когда-то такой же холодный был пол вот здесь, в моей комнате возле
кровати.
На плоскости бумаги, в двухмерном мире — эти строки рядом, но в другом мире… Я теряю цифроощущение: 20 минут — это может быть 200 или 200 000. И это так дико: спокойно, размеренно, обдумывая каждое слово, записывать то, что было у меня
с R. Все равно как если бы вы, положив
нога на
ногу, сели в кресло у собственной своей
кровати — и
с любопытством смотрели, как вы, вы же — корчитесь на этой
кровати.
Ромашов потихоньку встал
с кровати и сел
с ногами на открытое окно, так что его спина и его подошвы упирались в противоположные косяки рамы.
И вместе
с тем вспомнилось ему, как в раннем детстве, еще до корпуса, мать наказывала его тем, что привязывала его тоненькой ниткой за
ногу к
кровати, а сама уходила.
Воротясь домой, он молча ткнул свой сак
ногой под
кровать, а вечером в назначенный час первым из всех явился на условленное место для встречи Шатова, правда всё еще
с своим паспортом в кармане…
Доктор сейчас же поднялся на своей постели. Всякий живописец, всякий скульптор пожелал бы рисовать или лепить его фигуру, какою она явилась в настоящую минуту: курчавая голова доктора, слегка седоватая, была всклочена до последней степени; рубашка расстегнута; сухие
ноги его живописно спускались
с кровати. Всей этой наружностью своей он более напоминал какого-нибудь художника, чем врача.
Прежняя обыкновенная печь в спальне заменилась затейливым камином, и в конце концов брачная
кровать молодых представляла нечто невероятное: она была широчайшая, из цельного красного дерева, и в обеих спинках ее были вделаны огромные зеркала, так что всякий, ложившийся на эту
кровать, видел себя
с головы до
ног.
Прошло еще
с полчаса — не спится, да и только. Зажгли свечу, спустили
ноги с кровати и сели друг против друга. Глядели-глядели — наконец смешно стало.
Когда ее немного отпустило, она покрыла
кровать одеялом, расстегнула кнопки кофточки, крючки лифа и непослушные крючки низкого мягкого корсета, который сдавливал ее живот. Затем она
с наслаждением легла на спину, опустив голову глубоко в подушки и спокойно протянув усталые
ноги.
К тому же он увидел со смущением, что в комнате не было другой
кровати, — значит, хозяин уступил свою, а его
ноги были босы, — значит, Нилов снял
с него, сонного, сапоги.
И он сел на свою
кровать против американского господина, вдобавок еще расставивши
ноги. Матвей боялся, что американец все-таки обидится. Но он оказался парень простой и покладливый. Услыхав, что разговор идет о Тамани-холле, он отложил газету, сел на своей постели, приветливо улыбнулся, и некоторое время оба они сидели
с Дымой и пялили друг на друга глаза.
Я свесил
ноги с кровати и
с изумлением поглядел на Ярмолу.
— Здорово, Марка! Я тебе рад, — весело прокричал старик и быстрым движением скинул босые
ноги с кровати, вскочил, сделал шага два по скрипучему полу, посмотрел на свои вывернутые
ноги, и вдруг ему смешно стало на свои
ноги: он усмехнулся, топнул раз босою пяткой, еще раз, и сделал выходку. — Ловко, что ль! — спросил он, блестя маленькими глазками. — Лукашка чуть усмехнулся. — Что, аль на кордон? — сказал старик.
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось лучше; едва переставляя
ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился
с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его
кровати, звал их гулять и прыгать на его могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго
с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Нюша сидела
с ногами на своей
кровати и, казалось, ничего не понимала, что творилось кругом; она была свидетельницей крупного разговора споривших старух и теперь даже не могла плакать.
Когда я вошел к Орлову
с платьем и сапогами, он сидел на
кровати, свесив
ноги на медвежий мех. Вся его фигура выражала смущение. Меня он не замечал и моим лакейским мнением не интересовался: очевидно, был смущен и конфузился перед самим собой, перед своим «внутренним оком». Одевался, умывался и потом возился он со щетками и гребенками молча и не спеша, как будто давая себе время обдумать свое положение и сообразить, и даже по спине его заметно было, что он смущен и недоволен собой.
Он спустил
с кровати голые
ноги и стал рассматривать пальцы, шевеля ими.
У другого конца
кровати сидел, заложив
ногу на
ногу, Дюрок, дон Эстебан стоял посредине спальни. У стола доктор возился
с лекарствами. Капитан Орсуна ходил из угла в угол, заложив за широкую спину обветренные, короткие руки. Молли была очень нервна, но улыбалась, когда я вошел.
Маня тихо подняла голову, прищурила свои глазки, взвизгнула и, не касаясь
ногами пола, перелетела
с кровати на грудь Истомина.
— Крику — не верь, слезам — не верь. — Она, пошатываясь, вылезла из комнаты, оставив за собою пьяный запах, а Петром овладел припадок гнева, — сорвав
с ног сапоги, он метнул их под
кровать, быстро разделся и прыгнул в постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой обиды, душившей его.
А в эту минуту девушка тихо скользнула
с постели и, перебежав босыми
ногами расстояние, отделявшее кресло боярина от ее
кровати, со слезами бросилась в
ноги Плодомасову и, рыдая, проговорила...
Ильич сам, сидя
с ногами на
кровати, был занят перевертыванием кушака таким образом, чтоб он не имел вида грязной веревки.
Подкрепились — дьякон и начал сниза «во блаженном успении вечный покой» и пошел все поднимать вверх и все
с густым подвоем всем «усопшим владыкам орловским и севским, Аполлосу же и Досифею, Ионе же и Гавриилу, Никодиму же и Иннокентию», и как дошел до «с-о-т-т-в-о-о-р-р-и им» так даже весь кадык клубком в горле выпятил и такую завойку взвыл, что ужас стал нападать, и дяденька начал креститься и под
кровать ноги подсовывать, и я за ним то же самое.
Пили чай за шкафами, где у нее стояла узенькая
кровать, два стула, стол и старый, смешно надутый комод
с незадвигавшимся нижним ящиком, — об угол этого ящика Софья постоянно ушибала то одну, то другую
ногу и всегда, ударив рукою по крышке, поджав
ногу, морщилась, ругаясь...
Шлепая по полу босыми
ногами,
с мокрым лицом, шатаясь на ходу от рыданий, Славянов тяжело перевалился на свою
кровать.
Во время сна они отлеживали себе руки,
ноги и даже головы и, вставши
с кроватей, шатались, как пьяные, и долго не могли сообразить, утро теперь или вечер.
Бурмистров закрывал глаза, не желая видеть, как вызывающе играет ненасытное тело женщины, качаются спущенные
с кровати голые
ноги ее, желтые и крепкие, как репа.
Марья послушно вскочила
с кровати и зашлепала босыми
ногами к ведру.
Студент запечатал письмо, аккуратно заткнул для чего-то пробкой чернильницу, встал
с кровати и достал из кармана тужурки браунинг. Перевел предохранитель
с «sur» на «feu» [«безопасно»… «огонь» (фр.)]. Расставив
ноги для устойчивости, зажмурился. И вдруг, быстро поднеся обеими руками револьвер к правому виску, он нажал гашетку.
— Фу ты, господи! — прошептал Тихон Павлович, лежа рядом
с женой и прислушиваясь к мягким вздохам ночи за окном. От согретой пуховой перины ему стало жарко; он беспокойно повозился, предал супругу анафеме, спустил
ноги на пол и сел на
кровать, отирая потное лицо.
«Нередко случалось, — говорит Болотов (стр. 105), — что она, поставив меня в
ногах у своей
кровати, предпринимала меня всячески тазать и иногда продолжала тазанье таковое
с целый час времени».
Вскочила
с кровати Устинья, затопала
ногами и закричала в истошный голос.
Она громко окликнула акушерку — та не откликнулась. В испуге и волнении стремительно вскочила больная
с кровати и, как была, на босую
ногу, опрометью кинулась вон из спальни. Спешно перебежав две смежные комнаты, Нюта влетела в гостиную. Там стоял Полояров, в своей собачьей чуйке,
с шапкой в руках, а рядом акушеркина кухарка в платке и шугае. Сама же акушерка укутывала в салоп младенца.